Протестная активность в России понемногу нарастает, это отмечают все наблюдатели. И все же по сравнению с заграницей она остается пока очень скромной. Если в Европе одна за другой следуют всеобщие стачки госслужащих, железнодорожников, авиаторов, фермеров и т.д., то в России выход на улицу хотя бы одного процента жителей данного населенного пункта трактуется уже как экстраординарное событие.
Это «нашу» власть, конечно, радует. Но есть и то, что ее очень тревожит. Протестные акции не столько численно нарастают, сколько неуклонно меняют свою окраску – от социально-экономических просьб протестанты переходят к политическим требованиям. Тем самым ломается образцово-показательная модель, в рамках которой власть желала бы и впредь удерживать протестное движение. Эта модель называется «Пикалёво». На всю страну по телевизору протестантам дали понять: вы можете в крайнем случае даже автотрассу перекрыть, но при этом должны просить только приезда Путина! Если же вы будете требовать отставки Путина, то вам не сойдет с рук даже невинное гулянье вокруг елки, как это было на прошлый Новый год во Владивостоке.
И вот эта модель все чаще дает сбой, причем при ротозействе, если не прямом попустительстве региональных властей. Так, в Калининграде митинг, заявленный официально против повышения дорожного налога, вдруг потребовал отставки правительства, и никого за это не то что не посадили, но даже не избили. Или экологический митинг в Иркутске в защиту Байкала против возобновления работы Байкальского целлюлозно-бумажного комбината тоже закончился требованием отставки правительства, и опять никого не покалечили. Иркутские власти мягкотело ограничились тем, что собрали альтернативный митинг под лозунгом «Спасибо правительству за возможность работать в Байкальске!» Устроили, так сказать, «Пикалёво без Путина», поскольку Путин загодя подписал постановление о возобновлении работы ЦБК, который по случайному стечению обстоятельств также принадлежит Дерипаске, как и пикалёвский глиноземный завод.
Власть озабочена сегодня не масштабами протестных выступлений, а их политизацией. «Единороссы» упорно твердят, что выходящие на митинги люди просто обмануты «провокаторами». Стыдно, но нельзя не сознаться, что и некоторые организаторы митингов 20-х чисел февраля задудели в ту же дуду, открещиваясь от прозвучавших на них политических лозунгов. Мы, мол, выступаем только против высоких тарифов ЖКХ, а отставки правительства требуют затесавшиеся в наши ряды провокаторы. Вопрос, однако, не о «провокаторах», а о том, были ли поддержаны собравшимися лозунги отставки правительства. Были! Это симптом отставания политического руководства от общественных настроений. Как бы ни была низка волна протеста, кое-где она уже переливается через край. Здесь важно определить, из каких компонентов складывается эта волна.
Вообще, в России сегодня наблюдается несколько социально и классово разнородных типов протеста:
– мелкобуржуазный (Владивосток, Калининград, Кондопога, движение за закрытие Черкизовского рынка и одновременно против открытия нового «Черкизона»);
– иждивенческий (против монетизация льгот, роста тарифов ЖКХ и т.п.);
– общегражданский (обманутые вкладчики и дольщики, протестанты против точечной застройки, против сноса домов в Бутове и поселке «Речник», против «ментовского беспредела»);
– либеральный (за политические свободы и права «вообще»);
– пролетарский (Всеволожский «Форд» и Сургут, Тольятти, Пикалёво и Байкальск. Причем если в первых двух случаях рабочие предъявляли требования к капиталистам о повышении зарплаты, то в других трех случаях – к государству с просьбой сохранить предприятия).
Любая массовая протестная акция сочетает в себе все типы, но в разной пропорции. В политике очень важно эту пропорцию разглядеть и учесть то, что перечисленные типы протеста с разной скоростью и по разным причинам и поводам переходят к политическим требованиям. Лидеров оппозиции часто спрашивают: что мешает вам объединиться и всем вместе разом выступить против антинародного режима? А то и мешает. Разнородность поводов и требований. Разновременность превращения требований в политические. Разность представлений о том, чтоʹ конкретно должно произойти после отставки правительства. Именно отсюда вытекают как «улыбки», так и «гримасы» истории. Разнородные протестные волны с разными периодами и амплитудами могут в одних случаях складываться, а в других – гасить друг друга, рождая и революции, и контрреволюции.
Понятно, что проблема власти – всевозможными средствами рассекать протестные волны и предотвращать их течение в политическое русло. Ради этого «наше» правительство (пока у него остаются деньги) готово продолжать социальные выплаты (чем особенно гордится Путин), заставлять олигархов сохранять убыточные предприятия, как в Пикалёве и Тольятти, накачивая олигархические структуры триллионами рублей. Но против политического протеста у власти есть только одно средство – сила. Официальные лица хранят на этот счет недоброе молчание. Поэтому тем более интересны мнения близких к власти политологов и обозревателей. Так, недавно отставленный от НТВ известный телеведущий Владимир Соловьёв поделился в своем блоге мыслями о назревании в России революционной ситуации и о том, какими мерами можно эту ситуацию свести на нет. Он сразу берет быка за рога: «Следующие ходы оппозиции очевидны – попытка устроить одновременно несколько громких митингов в максимально удаленных друг от друга регионах России. Цель – затруднить переброску ОМОНа. Таким образом можно будет где-то спровоцировать толпу на бесконтрольную агрессию, а дальше раздувать пожар силами СМИ и любыми доступными методами».
Замечательно, как чуток Соловьев к подспудным настроениям народа и к нуждам власти! Классовое чутье подсказывает ему, что для подавления «бунтов» придется перебрасывать «верные части» из конца в конец страны. Местные же ОМОНы будут сильно «затрудняться» с разгоном земляков. Хотя в Иркутске на митинг пригнали для устрашения граждан бронетранспортер и штабной джип с расчехленным пулеметом на крыше, кажется, что из этого пулемета никто в земляков стрелять не собирался. Скорее, стали бы стрелять совсем в противоположную сторону. Поэтому последняя надежда власти – только на иногородних костоломов. А где их взять в достаточном количестве? И где гарантия, что местный ОМОН не выступит в защиту земляков от ОМОНа привозного? Год назад «Зубр» прилетел спецрейсом во Владивосток и разогнал недовольных граждан. Но хотелось бы посмотреть, как действовал бы этот «Зубр» в месте своего базирования – подмосковном Щёлкове.
Понимая эту животрепещущую проблему, Соловьёв спрашивает: если возникнет такая необходимость, то кто пойдет умирать за власть? А на такое способна, по его словам, только каста, находящаяся на полном государственном обеспечении, каста, чья жизнь и смерть, богатство, слава и почет зависят не от закона, а от воли Царя. В нынешней ситуации найти такую касту сложно. Перебирая все силовые структуры, Соловьёв приходит к неутешительному выводу: дураков нет. Ни МВД, ни ГРУ, ни ФСБ, ни ФСО в лице своих спецподразделений умирать за эту власть не пойдут.
Единственную надежду и опору власти Соловьёв узрел в том же, на что надеялся генерал Корнилов в августе 1917 года, – в укомплектованной кавказскими горцами-мусульманами Дикой дивизии. Еще Лев Толстой писал о нищем горце, охранявшем помещичьи усадьбы от крестьянских восстаний. Теперь о нем вспомнил Соловьёв: «Очевидно, что есть и боеспособные части, которые в первую очередь преданы в силу исторических и этнических причин своему лидеру, так что важную роль в современной российской политике будет играть система отношений с президентом Чеченской Республики».
Сказано витиевато, но суть ясна: приехали! Это действительно ultima ratio rei – «последний довод королей». Только окажется ли этот довод достаточно действенным?

Александр ФРОЛОВ.