Ясин Е.Г., научный руководитель Государственного университета - Высшая школа экономики

Я начну свой доклад с того, что в 2003 году компания «Голдмен Сакс» опубликовала доклад, в котором были обозначены четыре страны-экономических гиганта XXI века. В их числе была названа Россия. Безусловно, это признание тех успехов, которых Россия смогла добиться, в первые годы XXI века. Я полагаю, что говоря теперь о докладе 2003 года надо учитывать то, что произошло потом. Однако, тем не менее, мы являемся успешной экономикой на сегодняшний день и важно оценить состоятельность этого прогноза на более длинный период, поскольку это всех интересует. Все пытаются это себе представить, главным образом ориентируясь на Китай.

Как же это все будет происходить? Я должен сказать, что, с моей точки зрения, сегодняшние успехи российской экономики, кроме высоких нефтяных цен обусловлены так же рыночными реформами 1990-х годов. Если бы их не было, сегодня мы бы не могли добиться этих успехов. Во всяком случае, Советский Союз пользовался благами высоких цен на нефть в течение многих лет, а когда они упали, он рухнул — может быть, не только поэтому, но, во всяком случае, в значительной степени по этой причине. Когда же в России был кризис 1998 года, удивительным образом вместо полного развала началось восстановление экономики, и это смогло случиться только потому, что очень активно, не обремененный большими бюрократическими барьерами, работал российский бизнес. Это означает, что рыночная экономика, с колоссальными трудами созданная в 1990-е годы, уже служит нашей стране.

А теперь я бы хотел сказать о том, что же происходило дальше. Мне очень нравится идея Андрея Рэмовича Белоусова, которая применена им в анализе периода после кризиса 1998 года, где он выделил девальвационный и нефтяной цикл. Ничего тут такого похожего по масштабу на идеи Леонтьева нет, но сам по себе подход важен, он показал, что вот до какого-то времени мы получили определенный успех, вследствие девальвации рубля. После этого эффект девальвации где-то к середине 2000 года был исчерпан.

Дальше вступили в действие высокие цены на нефть и уже к концу 2000 года их эффект тоже был исчерпан. Я напомню, что цены на нефть стали падать. Они в 2001–2002 годах были ниже, чем в 1999 и в 2000 году, и это привело к тому, что темпы роста в российской экономике стали падать. Наш ВВП удивительным образом воспроизводили динамику мировых цен на нефть. Затем, в 2003 году произошел перелом. Этот перелом очень легко наблюдать: достаточно сравнить кривую роста мировых нефтяных цен и динамику ВВП. Мировые цены взмыли вверх, и ежегодный прирост их составлял до настоящего года примерно от 25 до 50% ежегодно, темпы же роста российской экономики пошли вниз. Я, честно говорю, что цифра 7,2% за 2004 год у меня вызывает большие сомнения. Но цифры 6,4 или может быть 6,5 или 6,7 в этом году вполне возможны потому, что с середины 2005 года наблюдается определенное оживление. Оно вызвано, на мой взгляд, тем, что экономика, частный бизнес некоторым образом оправились или адаптировались условиям, возникшим после поворота в политике в 2003–2004 годах.

Я не буду подробно останавливаться на том, в чем он заключался, но, естественно, у него были свои объяснения, предложенные определенными людьми или их представителями. Это три основных причины.

Во-первых, заговор олигархов и необходимость пресечь их влияние на развитие российской экономики, прекратить хищническую эксплуатацию наших ресурсов, направить ресурсы на нужды нашей экономики.

Во-вторых, необходимость усиления роли государства на стратегических направлениях для защиты национальных интересов. В особенности это касается топливно-энергетического сектора. Но не только его. Как только какая-то отрасль оказывается доходной или высокодоходной и в ней появляются серьезные возможности, так она переходит в разряд стратегических и рассматривается с точки зрения возможности установить за ней контроль.

В-третьих, это необходимость ускорения модернизации. Господин Сурков выступая как-то перед представителями «Единой России» и заявил, что бизнес России вызывает разочарование, он не тянет, либо у него не хватает энергии, либо она не так направлена, поэтому на него нельзя положиться. Чиновники — не лучше. У них тоже есть свои недостатки, но все-таки мы вынуждены полагаться на данном этапе на чиновников.

Надо сказать, что каждый из этих аргументов имеет рациональное основание и, наверное, их можно было развернуть. Если бы я служил в Администрации Президента, наверное, я бы тоже мог обогатить арсенал, которым пользуется Вячеслав Юрьевич, но у меня такой задачи нет, и я делаю свой вывод.

Этот вывод заключается в том, что поворот в экономической и не только в экономической политике не вынуждался развитием российской экономики. Она развивалась весьма успешно, прежде всего, с опорой, как раз на частный бизнес. И этот самый частный бизнес, с моей точки зрения, не без погрешностей (святых среди бизнесменов нет, у них будут проблемы при попадании в рай), но, тем не менее, экономика развивалась, главным образом, под влиянием частной инициативы.

И надо сказать, что у России были и отчасти есть еще исключительно благоприятные условия: С одной стороны, это молодая страна, молодая экономика — в том смысле, что в ней появились новые институты, новые стимулы, некое новое представление о том, что можно делать в экономике, причем гораздо более свободно, чем раньше. С другой стороны, мы стали получать огромные финансовые ресурсы в виде доходов от экспорта нефти, газа, металлов, ряда других товаров, и в принципе эти деньги, если бы они опирались на высокую деловую активность, могли бы привести к действительному экономическому чуду. Я полагаю, что в этом случае прогноз «Голдмен Сакс» оправдался бы.

Я, в свое время, выступал против идеи Андрея Николаевича Илларионова об удвоении ВВП с той точки зрения, что нам не нужны формальные показатели роста, как в советский период. Нам нужны реформы, нам нужны институциональные изменения, а уж потом мы сможем пожать плоды, при чем «лучше хвалиться, не едучи на рать, а едучи с рати». Те люди, те страны, которые добивались успеха в XX веке, они заранее о свих успехах никого не предупреждали. Тем не менее, я должен сказать, что возможности, о которых говорил Андрей Николаевич, мне кажутся сегодня весьма реальными.

Более того, я думаю, что мы могли бы их в значительной степени превзойти, потому что 2003 год демонстрировал наши возможности. 10%-й рост— не предел, мы могли достигать и большего, при том, что этот курс терпеливо продолжался бы, и мы были бы в состоянии воспользоваться его плодами.

Я утверждаю, что поворот в экономической политике и, если хотите, переход на другую модель развития страны касается не только экономики, но и политики, поскольку можно добавить к этому и политические реформы с осени 2004 года. Он изменил в значительной степени вектор развития, несмотря на то, что в официальных средствах массовой информации идея преемственности курса по отношению к 1990-м годам не подвергается сомнению. Отдельные публицисты уже предваряют будущее изменение официальной политики, но официальная политика ведь не отрицает реформы и т.д.

Сегодня, при огосударствлении экономики практически нет реформ, единственная реформа — монетизация льгот — оказалась, в общем, неудачной. Я думаю, что Татьяна Михайловна Малева может лучше всех рассказать что предполагалось и что получилось из этой реформы. Но из-за того, как была проведена эта реформа, были остановлены все остальные. И вот мы сегодня занимаемся национальными проектами, которые являются «бледной тенью» реформ, расходованием нефтяных денег. Вот так я оцениваю ситуацию.

Я считаю, что рыночная экономика не предназначена для обеспечения высокого экономического роста. Мы видим много стран с развитой рыночной экономикой, которые растут со скоростью 2–3 %, но зато там обеспечивается высокая эффективность, там обеспечивается высокий жизненный уровень и те достоинства экономики, которых большинство стран хотело бы достичь.

Мы намерены добиваться и уже добиваемся высоких темпов экономического роста; чуда, которого от нас теперь ожидают и мировые инвесторы. Мой анализ выглядит примерно следующим образом: догонять в условиях рыночной экономики, не нарушая экономического равновесия можно в случае двух возможных политик.

Во-первых, отсталая страна осуществляет догоняющее развитие, у нее есть те или иные слабые факторы, у нее есть те или иные сильные факторы и она, с помощью своих конкурентных преимуществ, осваивает достижения передовых стран и их догоняет. Классический пример — Китай (не только Китай, а до этого была Япония, до этого была Корея, Таиланд и т.д.). Просто сегодня Китай у всех на устах, поскольку 9%-й рост в течение уже больше двадцати лет — это феномен, заслуживающий внимания. Главное конкурентное преимущество Китая — дешевая рабочая сила. Уже даже Малайзия не считает возможным бороться с Китаем и на этом поприще она ставит задачу повышения уровня подготовки, образования кадров для того, чтобы малазийские рабочие выполняли более квалифицированную работу и за этот счет создавали более высокую добавленную стоимость. Примерно та же ситуация в Индии, примерно та же ситуация, на самом деле, и в Бразилии.

Можно ли тоже самое сказать о России? Да, тоже можно, но я так думаю, что о дешевизне рабочей силы, которая должна соотноситься с ее качеством, Россия говорить не может. Во-первых, демографический кризис. У нас нет избытка рабочей силы, а я хочу напомнить, что эффективные крупные инвестиции, которые позволяют быстро увеличивать объем валового внутреннего продукта требуют свободной рабочей силы, которую можно было бы вовлекать в том случае, если у вас есть ресурсы для строительства, освоения новых производств и т.п. Кроме того, я хочу сказать, что качество рабочей силы в России, хотя рабочая сила более образованная, по многим параметрам уступает Китаю, потому что тех качеств трудоспособности, дисциплинированности, желания усваивать новые знания, квалификацию в России ниже, чем в Китае. Это наследие советского времени, которое еще не преодолено.

Я не могу сказать того же о студентах Высшей школы экономики. Надеюсь, что та же картина характерна и для других крупных вузов. Вообще-то говоря, общее настроение жить на халяву, которое было воспитано в советские годы, передается по наследству с большим успехом.

Второй вариант развития — это инновационный вариант, который предполагает, что прирост ВВП создается за счет инноваций, за счет внедрения производительных технологий, за счет более активного развития сектора образования, науки и инноваций, которые становятся важнейшим фактором развития новой экономики, основанной на знаниях. Россия в этом отношении имеет определенный резерв.

Надо сказать, что мы имеем сравнительно ограниченные возможности для того, чтобы развиваться по линии догоняющего развития по одной простой причине, потому что мы — страна не только индустриализированная, мы — переиндустриализированная страна с огромными активами, которые не можем использовать. Их надо списывать, а смелости на это не хватает. В то же время существуют определенные навыки работы в индустриальном секторе, которые, в принципе, мы могли бы использовать с тем, что бы достаточно быстро освоить те достижения науки и техники, которые имеются в технически и технологически более развитых странах.

Сошлюсь на Василия Васильевича Леонтьева — он глубоко был убежден в талантливости и творческих способностях народов России, прежде всего русского народа, и думаю, что он в этом вопросе не ошибался. Однако для того, чтобы использовать эти возможности, нужна полная перестройка всей базы, подготовка будущих талантов, будущих авторов инновации. Для этого наша система образования и науки, передача научных достижений в экономику, с моей точки зрения, просто безнадежно отстала и неработоспособна. Это — определенный резерв. Вообще, я разделяю факторы, которые могут способствовать экономическому росту, на природные ресурсы, трудовые ресурсы, капитал, институты, а так же культуру, ценности и менталитет.

Природные ресурсы. Сегодня на них делается ставка. Но очень сомнительно, что можно добиться экономического чуда, опираясь на нефть и газ, даже если повысить цену на газ внутри страны до 180 долларов за 1000 куб. м. Позавчера вечером у нас был семинар, и Владимир Станиславович Милов говорил: «А уже в будущем году будет $65». Вот видите, 180 долларов — это, может быть, не убийственная мера, а решительная. Но это дела не спасет. Можно найти таким образом деньги на инвестиции в газовую промышленность, но в целом, что бы вы не предпринимали, экономические чудеса не делаются с помощью сырьевых ресурсов.

О трудовых ресурсах я говорил.

Капитал в настоящем мире не является проблемой. Точнее он был для нас проблемой в 1990-е годы, когда мы не обладали никакими рейтингами и наш платежный баланс был на нуле (в 1998-м году), а экономика разваливалась в объятьях трансформационного кризиса. Но он прошел, и сегодня у нас есть деньги.

Поэтому гораздо более важен тот дух предприимчивости, дух инновационный, изобретательский. А для этого важны (здесь мы отстаем, и если мы догоним, произойдет экономическое чудо) институты, которые следом за собой потянут культуру, в широком смысле потянут изменения в системе ценностей, менталитете и т.д. Но если это не пройдем, если мы не произведем соответствующие изменения в институтах, то никакого экономического чуда в России не будет. Делается это посредством давным-давно намеченных реформ, которые мы сегодня не проводим.

Мне представляется, что сегодня мы имеем две альтернативные модели: модель, которая работала до 2003 года, и модель, которая принята в настоящее время. С моей точки зрения, та политика и та модель экономического развития, которые сегодня у нас есть, они ведут в тупик, в традиционную российскую колею, где величие державы заменяет рост благосостояния и культуры. Нужно искать возможности для того, чтобы вернуться к первой модели или к каким-то вариациям первой модели. Я вижу в этом большую необходимость.

Заканчиваю свое выступление ссылкой на нашего зарубежного соотечественника, господина Соколова Юрия Петровича, который написал книгу «Мощь и бедность» об истории России с 1815 года по 1989 год (книга в скором времени выйдет на средства Фонда «Либеральная миссия»). Он пишет, что Россия регулярно попадала в какие-то катастрофические положения, но всегда из них выходила. И каждый раз на выходе «феникс» государственного деспотизма возрождался. И его возрождение регулярно возвращало Россию к катастрофе.

Он пишет о мучениях нашего великого государственного деятеля — Сергея Юльевича Витте. В то время, когда он стал министром финансов, тогда же Витте принялся изучать (он же не был экономистом) труды современных ему экономистов: Джеванса, Менгера, Маркса. Особенно ему понравился Лист — известный представитель исторической школы в Германии, который (как мы знаем из критики буржуазных экономических теорий) был плохим человеком, поскольку не видел закономерностей в истории и поскольку не был нашим человеком. Между прочим, у Листа есть очень важные сегодня для нас (а тогда — для Сергея Юльевича Витте) идеи. А именно — о том, что если вы хотите получить экономический рост, вы должны искоренить корни ваших традиций, и если вы этого не сделаете, вас ждет Седан, только со стороны французов.

Я, вот, позволю себе зачитать, как Соколов излагает мысли Витте, которые были изложены всего в двух теоретических работах, о которых мы ничего, буквально, не знаем. Они не представляют особого интереса для науки, но очень важны для понимания его политики. «… Чем грозит России промышленное развитие? Эта проблема была не в изменении институтов, а в промышленном развитии, потому что промышленное развитие разрушало старинный уклад, общину, крестьянство и прочее. Чем грозит? Не приведет ли оно к обезличиванию человека, что бы противостоять Западу, надо обладать силой. Сила же приобретается путем освоения новых технологий, иными словами, принятия западного экономического учения. Но каким же образом признавать необходимость расширения связей с Западом и в то же время сохранять национальную самобытность? Мучительная восточная дилемма, потому что это не только российская проблема, это так же проблема всех восточных стран, которые почувствовали, что они отстают. Если замедленный промышленный рост неизбежно приводит к военному поражению и политическому унижению, это была ситуация России конца XIX века, то во что может вылиться возвеличивание своей самобытности. Путь экономического развития означает, увы, это так, что придется пожертвовать крестьянством. Будучи тяжелым на подъем, темным и забитым оно является воплощением идиотизма сельской жизни, по язвительному выражению Маркса. Всякой стране тяжело искоренять собственные корни. Однако, тот, кто намерен подобно Бисмарку выиграть свой промышленный Седан, должен через это пройти…»

Я цитирую эти слова, потому что они относятся к нашему времени. Сегодняшняя ситуация в стране — это реакция на стремление реформаторов выиграть наш инновационный, институциональный Седан. И эта задача не снимается.

Думаю, если жив был Василий Васильевич Леонтьев, он бы поддержал эту идею.